Пишу, как живу - живу, как пишу...

Сижу здесь, высоко в горах, на берегу так и недостигнутого озера. Озера – легенды, на берега которого я стремился почти десять лет. Почему-то именно здесь мне захотелось ока-заться, чтобы написать о финале очередного витка моей жизни. Хотя моё тело по-прежнему за знакомым с детства рабочим столом (на котором с годами добавились лишь новые элементы - пепельница, мобильник, очки, карманный томик Брод-ского), почему-то глазам захотелось оказаться именно здесь, у легендарного озера, на стыке нескольких современных государств и древних цивилизаций… Всё, что было написано в течение последних трех лет теперь смело можно адресовать ей, и даже «Ты умерла»... Ощущение того, что все героини последних лет лишь умелый муляж, для того, чтобы не говорить о той, которая тихо росла где-то (далеко, глубоко) – менялось лишь моё местопо-ложение относительно неё, никак не отпускает. Лишь её любовь ко всему турецкому и зата-енная обида за то, что она не разрешила себя проводить пробежали мелким шажком по од-ному из текстов. Она была невысоким, чуть полненьким, некрасивым подростком, когда впервые друг, сказав, что спросит у сестры, подошёл к ней. А потом всё банально просто – она росла и из-менялась прямо на глазах. И, когда, после многомесячных перерывов я видел её снова, я да-же не мог понять, чему я радуюсь больше – встрече с ней или тому, как она похорошела за это время. И я начал просто ждать, временами стараясь вообще не думать о том, что будет дальше. После моего очередного перемещения относительно твоего местоположения, заключе-ние, что всё это и так глупо, и нереально была основной при мысли о том, что я теперь буду реже видеть тебя, реже слышать твою немногословную речь, но где-то глубоко по-прежнему верилось, что в один день я вернусь, мы тихо поболтаем и я, наконец-то, откажусь от личной свободы, чтобы поделиться ею с тобой… Ради этого я и приехал, когда после звонка знако-мого понял, что могу тебя потерять, потерять навсегда… (А может так было бы лучше? Я всю жизнь лелеял бы потерю…) Надежда обрела реальные черты после её неожиданного звонка в самом конце лета, когда ей понадобилась помощь. Теперь, глядя на тот звонок поздно ночью с высоты лета на закате, я часто спрашиваю себя – Зачем она позвонила? Ведь она могла обратиться к любому знакомому-специалисту моего же профиля. Моя самонадеянность к тому же строилось из огромной коллекции разноцветных карти-нок последних лет. Тут ты немного растерянная, после того как мы вроде бы вернувшиеся со свадьбы были перепачканы пылью, поцарапаны и я кричал (смесь русского мата, интернационализмов и этнофольклора) на твоего брата. Ты, кажется, была удивлена, что я трезв? А здесь, на не очень яркой я с твоим братом провожаю тебя домой после затянувшейся чьей-то свадьбы, на которой под ярким светом центра зала мы, кажется впервые, танцуем медленный танец под «Я бы улетел к облакам…», и ты тихо смеешься в ответ моей безобид-ной остроте в адрес всё того же брата (или важнее было, что он был моим другом ещё до знакомства с тобой?!)… На этой ты комментируешь свои фото, сделанные во время экскур-сии в город, в который я, в конце концов, и убежал, видимо теперь навсегда… А сколько было жестов, улыбок! Описание, которых вконец превратит этот текст в набор литературных штаммов. Вообще все наши встречи имели кое-что общее. Если навскидку взять, что первым приходит на ум, главными становятся два момента – или мои глаза уже в самом начале чьей-то свадьбы ищут тебя, или мы тихо сидим у вас во дворе, болтаем обо всем и пьём ч-а-а-а-ай. (Сколько же чайников было опустошено за все эти годы! Оставим считать твоему брату - он же занимается всякими бухгалтерскими веща-ми.) Всё это растворилось благодаря короткому ответу на мой детальный вопрос. Ответу из трех букв (никогда не любил твердый звук «т» в конце слов)… Обидней всего, что ты так и не захотела встретиться со мной, хотя за две недели до этого, когда ты глядела куда-то в глубь двора, а я усиленно пытался сконцентрироваться на расска-зе твоего отца, казалось, что наши мысли кружит один и тот же ветер… Следуя жанру, герой после этого должен был или почувствовать короткую свободу поле-та с какой-нибудь высотки; разбить неудачную копию античной статуэтки или вазы; взять (чисто наш вариант) бутылочку водки и выпить с горла до дна (Поверь, осилил бы. Когда-то, до заключения перемирия со своим желудком, выпивал и больше), а я просто уехал домой и впервые за две недели (период после нашей последней встречи и до твоего лаконичного от-вета) попытался выспаться… А потом я сидел на подоконнике, затягиваю очередную сигарету, глядя, как внизу играет цветами на солнце недозревший ещё виноград, а под ним лежит тело котенка (маленькая очаровашка по имени Блютуз) в черном ошейнике, так и не смогшего перенести это лето… Все в этом мире умирают, всё в этом мире умрет. И я никогда не увижу это озеро, высоко в горах, в кратере потухшего вулкана, потому что это тоже мечта, а я не хочу, чтоб умерла ещё одна мечта…

август 2005