Пишу, как живу - живу, как пишу...

Она была маленькой. Маленькой по сравнению с множеством других рек, протекавшими по другим равнинам и горам. Лишь в период половодий она достигала десяти-одиннадцати метров в ширину и двух-трёх в глубину, и то не всегда и не везде. Она была мутной почти весь год, только зимой, когда она маскировалась под прозрачные реки гор, и можно было разглядеть на дне чистую, идеально гладкую галку. Мы останавливали свой мотоцикл над самой впадиной и спускались метров пятнадцать вниз. Впереди папа, сзади я. Там внизу находился наш сенокос (неровное поле с впадинами в самых неподходящих местах), метров на два ещё ниже протекала моя речушка. Я впервые приехал сюда, когда мне было лет семь-восемь. Просто папа в один день решил прихватить меня с собой, чтоб я увидел наш сенокос, а я первее обратил внимание на неё. Я сразу влюбился в неё, глупо и по-детски. Вроде бы ничёго в ней не было необычного: небольшая, мутная, с иловыми берегами, коих в Дагестане полно в каждом районе. Но для меня она стала особенной. Именно рядом с ней мне больше всего нравилось говорить с отцом. Вначале о разных книжках, футболе, музыке, а со временем о войне, о политике... Именно на её берегу костёр трещал по-новому. Только вспышки трескающихся дровишек, наши с отцом голоса и никаких примесей постороннего шума. Папа был отличным рассказчиком и очень терпеливым слушателям, который мог часами слушать мою болтовню о футболе, музыке, даже если его в моих рассуждениях мало что привлекало и радовало. Я, кажется, уже сказал, что безумно влюбился в свою речку, только вот забыл отметить, что и она не обделила меня вниманием. Она была капризной и ужасно обидчивой. Лет в десять я впервые признался ей. Она так этому обрадовалась, что захотела обнять меня и ближе подойти к нашему сенокосу. Кончилось всё тем, что она снесла большую часть участка соседа и вплотную подошла к нашему. На противоположном берегу образовался своеобразный полуостров из серой массы ила. Я на неё рассердился, накричал (ведь жалко соседа) и в следующий раз папа поехал один, без меня. Она тоже обиделась. Изменив вновь русло она чуть отошла от нашего берега, но сенокосу соседа уже нечем было помочь. Через несколько недель она медленно, с опаской, но всё же вернулась в своё новообразование. Мы помирились. Мы договорились больше не ссориться и не обижаться. Но я уже не давал воли своим чувствам к ней. Я опять начал рассказывать ей о своих делах, о футболе, о том, как я учусь, обо всём на свете, даже о том, какие девочки мне нравятся. Она слушала меня часами, а иногда подслушивала наши с отцом диалоги. Я за это на неё не обижался, она была полноправным членам беседы. Так продолжалось года два-три, может чуть больше. Однажды, жарким июньским днём, после того как впервые я привёз отца, а не он меня я не выдержал. Я был счастлив, ведь я ехал со скоростью 60 км/ч. Имел ли я право не поделиться своей радостью с ней? Ещё не спустившись вниз, я просто крикнул ей, что обожаю её… В результате сосед потерял весь свой надел, а она начала протекать рядом с нашим сенокосом, окружив его почти правильным полукругом. Она чуть было не снесла и часть нашего берега, но я во время её остановил. Объяснил, что так нельзя, что это нехорошо. Я не кричал, а просто ласково и тихо сказал ей об этом. Она меня любила, а потому всё понимала и не обижалась. Я из-за дня в день приезжал к её берегам, перерыв делался лишь на пару зимних месяца. Разговоры с отцом становились всё серьёзнее, частенько даже приобретали характер дружеского спора. А она всё это слушала. Выслушивала всё, что я говорил о машинах, книгах, музыке, футболе… С годами разговоры и с ней становились всё откровенней - я мог поделиться с ней даже тем, о чём не рассказывал никому. Она терпеливо слушала, лишь изредка ударяясь о прибрежные камни и обрызгивая меня каплями своих тёплых вод. Когда я был обижен на кого-то или приезжал после очередного «сеанса непонимания» с родителями, мне стоило только опустить руку в неё, как она, нежно погладив, отодвигала на задний план всё в моей голове. Время шло. Я рос. После очередного зимнего перерыва я приехал к ней немного другим. Я был влюблен в очень красивую девушку с неимение красивым именем, и это было как-то по-другому, чем раньше, чем то, что я питал к моей речонке. Я больше всех доверял моей речке и хотел ей всё рассказать, но не мог. Я боялся обидеть её. Я всё откладывал объяснение с ней. Однажды мне было жутко грустно. Я переживал из-за того, что не мог подойти к той девушке, а рассказать было больше некому кроме моей речки. Я просто спустился к её берегу и молча сел. Она заметила, что со мной что-то происходит. Неожиданно она потекла быстрее, стала мутной. Она всё негодовала. Ударяясь о камни, она обрызгивала меня всего. Она как будто спрашивала: «Что с тобой? Расскажи. Я всё пойму». Я был в таком состоянии, что ничего не имело большого значения, и я просто сказал: « Знаешь, я уже давно хотел тебе сказать… Ты.. ты, только не обижайся пожалуйста, но ты знаешь… Есть одна девушка, которая мне очень нравиться, даже не просто нравиться… это не то, что было раньше… Она мне очень, очень нравиться, но я не могу к ней подойти… Пожалуйста не обижайся, я не хотел, просто так получилось… и я прошу – помоги мне…» Я начал ждать ответа. Я боялся, что она не так всё поняла, но я ждал. Отец подошёл к склону и спросил, не хочу ли я домой. Я попросил чуток подождать. Я знал - моя речонка этого так не оставит. Я опустил руку в воду. Она стихла. Потекла медленно-медленно. Она загрустила. Она не обрызгивала меня, но я продолжал ждать. Так прошло несколько минут. Вдруг она потекла быстрее, стала веселее. Она радовалась. Лучи заходящего солнца, отражаясь в ней, казались мне тогда улыбками на её бесчисленных малюсеньких волнах. Она ласкала мою руку, и радостно ударяясь о камни, будто говорила мне: «Я знала это. Я дано ожидала этого момента. Ты хороший мальчик, ведь не зря я люблю тебя. Наверняка нравишься ты и ей, хотя это, наверно чуть по-другому. Верь в это. А я … а я надеюсь, мы останемся друзьями. Как никак ты вырос передо мной, мой мальчик. Я не в обиде на тебя, ведь ты человек и она, должно быть хороша, раз ты так беспокоишься о ваших отношениях. Не печалься, всё будет хорошо». Мне казалось, что я слышу её журчащий, переливающийся на дне с галки на галку голосок. После она опять стихла, опять ушла в себя. На редкий крупный камень, на берегу, к которому я любил прислонять свои ноги, упала крупная капля воды, хотя река и не обрызгивала его. Эта капля медленно сползла вниз, всё уменьшаясь и уменьшаясь. Моему мечтательному подростковому воображению она показалась слезой на щеке загрустившей девушки. Слеза упала, за ней вторая, третья… Потом всё разом прекратилось. Она их встряхнула. Через мгновенье она вновь оживилась. Потекла весёлым, водным аллюром. Я продолжал приезжать к ней. Иногда один, а чаще с отцом, разговоры с которым на её берегах приобретали совсем иной оттенок. Мы говорили обо всём. Мы говорили вдвоём, а третьим внимательным и молчаливым собеседником была она. Ей же я рассказывал всё: что происходило между мной и моей девчонкой, какая она, что ей нравиться, а что нет. С ней я делил радость от очередных побед на футбольной площадке, в учёбе. Ей я рассказывал о своих впечатлениях после бурной вечеринки. А как я рассказывал ей о том, как «отрывался» с девчонкой на последнем, выпускном вечере, о том, какой у меня, почти «чистый» аттестат!? А как я радовался своему поступлению в ВУЗ, опять таки вместе с ней!? Она знала всё про меня. С ней я делился своими самыми сокровенными мечтами и желаниями. Она меня понимала, и только ей я доверял полностью. Да. Давным-давно всё это было. Часто даже кажется, что в прошлой жизни. И давно это было написано. Я не раз с тех пор влюблялся, но уже несколько лет не приезжал к её берегам. Той девчонки уже давно для меня нет. Нет и мотоцикла. Где-то во дворе дома его останки, зараженные коррозией, доживают свой срок. Нет даже того терпеливого к моему многочасовому трёпу слушателя, моего отца… Я долго не мог решиться приехать к ней, как некогда не решался рассказать её о той девчонке. Но всё же, наконец, я приехал. Я приехал, потому что мне опять грустно. И дело не в том, что я не могу признаться какой-то девушке (ха-ха, если бы!). Нет. Просто жизнь, просто грусть… Мы изменились оба. Уверен, она в лучшую сторону, небось, стала мудрее. Здесь всё уже по-другому. Я опять сажусь, как тогда, давным-давно на её берегу, даже рядом с тем камнем, который с годами потрескался и потерял ту прежнюю стеклянную глад. Я тихо опускаю руку. Она всё такая же тёплая и нежная. Я жду. Надеюсь, она вспомнит меня и простит мне долгую разлуку. Минута, вторая, третья... Нет. Я уже не понимаю её языка, и она меня тоже не узнаёт. Вода уносит не только грязное из этой жизни, но и всё чистое…

лето 1998 – лето 2002.